|
В марте театр оперы и балета представил зрителям долгожданную, получившую щедрые авансы премьеру - оперу А. Даргомыжского "Русалка". После двух сезонов обращений к зарубежной классике, исполняемой на языке оригинала и решаемой в традициях постмодерна, новая постановка была воспринята как глоток свежего воздуха. Причем как большинством публики, так и труппой театра. И действительно, что можно противопоставить красоте литературного русского языка; колоритной национальной музыке, напевами и мотивами которой наполнено окружающее нас пространство; понятным переживаниям и поступкам героев, имеющих русское мышление, русский менталитет?
Дирижер-постановщик "Русалки", лауреат Гос. премии РФ, народный артист России Юрий Кочнев, режиссер-постановщик и сценограф Андрей Сергеев не прогадали. Премьера удалась, был явный успех. Складывался он из многих факторов. Во-первых, безупречно - чисто, ярко и не заглушая при этом солистов - играл оркестр. Открывающая оперу драматическая увертюра - страстная, порывистая и, вместе с тем, решительная и нежная - сразу подняла градус напряжения на гипнотическую высоту. Заставила сердца забиться в предвкушении действия, сосредоточиться на эмоциях созданного романтического мира. Во-вторых, солисты чувствовали себя на сцене свободно и уверенно. Не только исполняли, правильно интонируя, музыкальный материал, с завидной дикцией произнося текст, но и драматически играли, как будто бы примеряя на себя судьбы героев. Очень реалистичным и одухотворенным получился образ юной красавицы Наташи, готовящейся стать матерью и ждущей своего жениха - Князя, у заслуженной артистки РФ Светланы Костиной и народной артистки РФ Валентины Барановой (мы говорим о двух премьерных составах). Убедителен и харизматичен был Мельник (Владимир Верин и Виктор Григорьев). Точнее, Мельника было два, так как каждый исполнитель добавлял к обязательным элементам образа много своего, не наносного, личного. Особенно покорял Мельник в третьем действии. Потерявшийся старик с помутившимся рассудком, обитающий на развалинах мельницы и спокойно признающийся: "Я ворон", - вызывал и жалость, и сочувствие. Прекрасно показала себя Елена Шатохина в партии Княгини - любящей, волнующейся, смиренной русской женщины. Немного разочаровали Александр Лукашевич в партии Князя и Юрий Попов в роли свата. Первый, сделав акцент на правильном вокале, был зажат и смотрелся довольно тускло. Второй, к сожалению, попросту не смог ничего спеть.
И о самой постановке. Так как и режиссером, и художником-постановщиком выступил один человек, а именно Андрей Сергеев, между заполнением сцены и сценическим действом была удивительная согласованность. Элементы оформления дополняли музыкальные фразы, выигрышно поддерживали знаменитые арии, помогали понять характеры. Никаких новомодных примочек, всё в духе времени: деревянная мельница, бревенчатый забор, крутящийся жернов на заднем плане, красный закат в первом действии, создающий атмосферу ожидания чего-то страшного. Национальные костюмы просты и эффектны.
Но хор стал самым уязвимым местом в постановке Сергеева. При красивой заполненной сцене, с искусственно уменьшенным пространством для действия, выходящая толпа хористов смотрелась инородным звеном. В романтическом антураже с мистическим преломлением реальности и фантастики, где органично себя чувствовали основные персонажи, митинги и демонстрации народа у самой рампы выглядели неуместно.
К числу удач стоит отнести целиком третье действие. На фоне разрушенной мельницы творились поистине драматические события, венчаемые смертью Князя, увлекаемого на дно Днепра вылезающими, в традициях американских триллеров, из-под бревенчатого настила русалками.
Из оперы в четырех актах и шести картинах Сергеев сделал романтическую драму в трех действиях. И оказался прав: событийная динамика от таких метаморфоз только выиграла. Хотя немного жаль, что режиссер совсем отказался от балета. Попытки двигаться у хора и миманса смотрелись весьма забавно и неестественно. Правда это были премьерные показы, и мы не исключаем, что актеры войдут во вкус и ещё покажут себя в своей настоящей силе.
Иногда саратовский театр оперы и балета упрекают в
засилии иностранных опер. Но в этом году ситуация изменится: первой премьерой
в этом году будет постановка оперы "Русалка" Даргомыжского. Правда,
при этом будет соблюдена другая традиция театра - как и во многих других случаях,
для работы над спектаклем вновь приглашен столичный режиссер. На этот раз это
Андрей Викторович СЕРГЕЕВ, который до этого ставил драматические спектакли в Малом
театре, в Московском новом драматическом театре и в Театре сатиры. Нам удалось
побеседовать с режиссером.
- Да, до этого я ставил драматические спектакли.
Сейчас, конечно, могу назвать только те, которые особенно запомнились и сразу
приходят на ум. Например, из классики "Мещанин во дворянстве", малоизвестная
пьеса Островского "Блажь". Еще у меня была постановка о жизни жены Петра
Ильича Чайковского под названием "Гадина". Это был моноспектакль с актрисой
театра "Современник" Тамарой Дегтяревой. Также были совместные постановки
с другими режиссерами, такие чисто сценографические вещи.
- Сложно работать
над оперой после драматических спектаклей?
- Да, здесь свои сложности.
В чем-то, конечно, сложнее, а где-то и проще. Понимаете, в драматургии нет того
богатства, которое дает партитура, поэтому его приходится изобретать. А в опере
вы просто следуете за партитурой.
- А драматический театр может дать опере
что-то важное, яркое?
- Безусловно. Не случайно все великие оперные певцы,
включая Шаляпина, были поклонниками художественного театра, изучали те законы,
которые открыл Станиславский. Если взять довоенное поколение великих певцов и
режиссеров Большого театра, все они были тесно связаны с художественным театром.
Причем многие режиссеры, например, Баратов, пришли в оперу из студии Станиславского.
Поэтому, конечно, можно сказать, что эти два направления обогащают друг друга.
- Я где-то слышала, что вы просто мечтали поставить оперу. Это правда?
- Вы понимаете, я не мечтал, а очень любил это искусство. Дело в том, что
поставить оперу невероятно сложно, поэтому мечтать об этом несколько легкомысленно.
А любовь к этому жанру у меня была с самого детства. Поэтому, когда мне предложили
ставить "Русалку", я с некоторой осторожностью, но, тем не менее, согласился.
- Значит, оперу выбирал театр? А каково ваше отношение к "Русалке"?
- Я прекрасно отношусь к этой опере. Это же абсолютный шедевр. Возможно, он
незаслуженно забыт. Но при этом стоит в первом эшелоне классической музыки.
- В последнее время саратовский театр оперы и балета любит экспериментировать
именно с классическими операми. Вы тоже собираетесь удивить публику авангардистскими
"изысками"?
- Да, вопрос действительно злободневный. Сказать,
что я пытаюсь ставить "Русалку" в чисто классическом варианте, будет
неверно. Дело в том, что сделана очень сильная редакция этой оперы. Мы убрали
все сцены, превращающие "Русалку" в некое представление для детей. Так,
мы убрали весь балет, все вставные номера, даже пожертвовали сценой в тереме княгини.
То есть можно сказать, что мы делаем первую попытку "вытащить"
из этой оперы ее драматическое естество, драматическое начало, которое в определенном
понимании может показаться даже некрасивым, а вернее — жестоким. В такой редакции
эта опера не шла никогда, поэтому здесь есть определенный риск. Так что, я думаю,
говорить об абсолютной приверженности традиции будет неверно.
Если же говорить
о режиссерском приеме, то опера, несомненно, решается в системе художественного,
а вернее, психологического театра. То есть никакого авангарда здесь нет. А, следовательно,
мы вновь рискуем, потому что так оперы уже давно не ставили. И, что касается театральной
критики, я думаю, она не вполне готова воспринять тот спектакль, который у нас
вырисовывается. Ведь все уже привыкли к экспериментам, к изменениям, к каким-то
трансформациям, вплоть до полного изменения либретто. Я уже не говорю о переносах
действия в другие эпохи, о смене акцентов. У нас же опера полностью будет подчинена
партитуре.
- "Русалка" считается романтическим произведением.
Как я понимаю, вы решили "разбавить" это представление неким драматизмом
и психологизмом?
- Не совсем так. Это романтическая драма, то есть, как
раз то, что я говорил о жестокости. И именно этот аспект при постановке других
"Русалок" несколько затушевывался сценами подводного царства, вставными
номерами, о которых я уже упоминал. Причем они не имеют непосредственного отношения
к сюжету, к драме Наташи и князя. Меня же, прежде всего, интересует именно эта
драма, этот конфликт.
- Традиционно вы выступаете в двух "ипостасях":
режиссера и художника-постановщика. Это как-то упрощает работу над спектаклем?
- С одной стороны, это очень сложно. А с другой стороны, это значительно
упрощает работу.
- А как вам работается с саратовскими актерами?
- С большинством из них, как мне кажется, я достиг некого понимания. Здесь,
наверное, надо постучать по дереву. Мне кажется здесь много ярких, талантливых
исполнителей. Так что, определенная надежда у меня есть. Во всяком случае, ничего
катастрофического я пока не вижу. А во что выльется наше сотрудничество, будем
судить, когда спектакль будет готов.
- А сейчас насколько "Русалка"
готова к встрече со зрителем?
- Вы застали самый сложный момент, а именно
- решение мизансцен, проработка сюжета, осмысление актерами их драматургической
линии. Это очень сложная работа по созданию каркаса спектакля. Позднее мы уже
будем репетировать большие куски, уточнять какие-то нюансы, думать об окончательном
музыкальном наполнении. Я достаточно туманно ответил?